В понедельник, 26 апреля, будет 35 лет со дня чернобыльской трагедии. Накануне этой печальной даты в «Вольный город» приехал Леонид Тимонин, принимавший непосредственное участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Он подарил книгу «Чернобыль сквозь призму времени», которую помогал выпустить.  Публикуем отрывки из этой книги, посвященной нашим землякам. Кто-то был военнослужащим, кто-то – добровольцем, но все они совершили настоящий подвиг, до сих пор, к сожалению, не оцененный по достоинству.

Рыжий лес

– МИ-26 – такая махина! Самый большой транспортный вертолет в мире. После Афганистана командировка в Чернобыль поначалу показалась поездкой в санаторий. Нет, мы знали, что можем заболеть, умереть, но это же не сразу. Пять-десять лет да поживем! Так мы думали тогда.
Наша задача – поливать реактор. Первые полеты делали рано утром, пока еще прохладно. Чем поливали, не знаю. Приезжали ученые из Киева и Москвы, ходили по территории в белых халатах, испытывали разные составы.
Мы летали к реактору парой: первый – одним составом поливает, второй – другим. А ученые потом определяли эффективность.
Еще мы поливали поля, где была большая зараженность. Правда, из-за неразберихи выходили казусы: мы прилетаем на поле, а там тракторист землю пашет. Помню, рыжий лес поливали. Говорили, что там был большой выброс, поэтому радиация даже выше, чем над реактором.
Однажды к нам прибыли японцы, хотели посмотреть, как мы работаем по заливке реактора. Полетели вместе. Вдруг японцы стали кричать:
– Нет! Нет! Нет!
И смотрят на свои дозиметры. Пришлось повернуть. Мы – не такие, у нас совсем другая психология, другое мироощущение. Но жив пока, на все промысел Божий…
Это фрагмент рассказа Юрия Ковтуна, достаточно известного в Тольятти человека. Его, четырехлетнего малыша, держал на руках в Ахтубинске первый космонавт Юрий Гагарин. Став военным вертолетчиком, Ковтун не раз бывал в горячих точках. Сейчас он – инвалид второй группы и работает в церкви Покрова Пресвятой Богородицы (улица Ворошилова) помощником настоятеля по строительству храма.

Обещали – по машине

Яков Мартынюк был среди первых, прибывших в зону катастрофы еще в апреле 1986 года. Вот как он об этом рассказывает:
– Мы ехали в зону аварии, смутно представляя, что там творится. Правда, кое-кто нас запугивал, говорил, что с нами экспериментируют, выдержим ли. Всё это настораживало и давило на психику.
Приехали в Вышгород, устроились на ночлег в школе. На следующий день увидели новую буровую машину. С ней нам предстояло работать рядом с реактором.  
Поселились в живописном месте на берегу реки Припять. Там стояли летние домики на сваях, вот мы в них и жили, по четыре человека в каждом. Трудно было поверить, что совсем недавно здесь отдыхали чернобыльцы в свой отпуск или в выходные дни. Красота неописуемая, неподалеку лес, тихая, спокойная река, чистая вода – раздолье.
И всё же мы жили в другом измерении. Нам выдали дозиметры – это такие таблетки, запаянные в капсулу вертикально. Как только оказывался в зоне повышенной радиации, таблетки чернели.
В нашу задачу входило бурение скважин вдоль реки на 18 метров глубиной, которые заполняли глиной. Это делалось, чтобы не допустить проникновения радиоактивных элементов в воду. Как потом выяснилось, напрасная была работа. Но мы тогда этого не знали и работали на совесть.
Обстановка была серьезной. Ходили в специальных костюмах и только по той дороге, которая засыпана гравием. Шаг влево, шаг вправо – таблетки в дозиметрах чернели, значит – нельзя. Это всё напрягало, хотя постепенно обвыкали. Рядом с нами работали на прокладке тоннеля под самим реактором совсем юнцы – по 18-20 лет. После смены они были бледные и изможденные.
Как-то мы их спросили: зачем они согласились на эту работу? В ответ услышали, что им обещали каждому по «Волге», по тем временам – престижная марка. «А кто же на ней ездить будет?» – усмехнулся кто-то из нас. Не знаю, живы ли сегодня те ребята, но что допускать их к реактору нельзя было – знаю точно.
Прошел месяц, мы засобирались домой, нас стали уговаривать остаться еще. Но были категорически против. Первые сигналы о принятой дозе облучения мы почувствовали еще там, в Чернобыле. У всех нас начал оседать голос. Ни с того ни с сего вдруг все захрипели, засипели. Почему? Не простудились, не заболели. Врачи сказали, что сокращается количество лейкоцитов в крови – это признак радиоактивного заражения.
 И я решил: баста! Отдал свой гражданский долг, пусть теперь поработают другие.   
Вернулся домой, после медицинских обследований вновь приступил к работе на старом месте. Через некоторое время ко мне пришли с приглашением вновь отправиться в Чернобыль, я отказался. Потом еще раз, сулили высокие заработки, но я решил – здоровье дороже.

Черная щека

20 сентября 1987 года Геннадий Метелкин был в тоцком лагере на специальной подготовке, а через месяц уже прибыл на ЧАЭС. Располагались ликвидаторы в селе Новая Ратча, примерно в 90 километрах от станции. Непосредственно на атомную станцию Геннадий Васильевич ездил раз пять. Там он очищал от радиоактивного мусора тот самый взорвавшийся энергоблок.
– Мы как в дурдоме бегали, – усмехается Метелкин. – Путь, куда бежать, определяли по флажкам. Добежали до нужного места, схватили железяку какую-нибудь и – обратно.
Несколько раз ездили работать в так называемый рыжий лес, радиация его сожгла.
После того, как Метелкин набрал определенную дозу облучения, его отправили работать в столовую. Он снова показывает фотографии сослуживцев:
– Вот этого уже нет в живых. Мы с ним работали вместе в столовой. Потом общались хорошо. Мать его письмо мне прислала из Курской области, где они жили, мол, помяни сына моего.
– Запомнился такой случай, – продолжает он, – мы жили в палатках по 25 человек. Естественно, там замеряли уровень радиации. И вот у нас он в норме, а через две палатки – превышен. Палатку сразу в могильник, всех по госпиталям, а одного уже было не спасти. Сколько раз нам говорили, чтоб ничего не брали со станции, так нет – надо было ему электродрель взять, да еще под подушку положить. Когда его увидели, поразились, вся правая сторона – черная!

«Заветная» цифра

Из рассказа Вячеслава Князева:
– В первые дни после взрыва предельно допустимой считали дозу в 25 рентген, потом цифра была снижена до 20. Когда я там был, то говорили, что радиационная обстановка улучшилась, поэтому уровень предельного облучения уменьшили до 10 единиц, затем еще ниже – до 5.
Нам, добровольцам, сразу сказали, что домой реально мы сможем вернуться, только когда суммарная доза облучения подойдет к «десятке». Сейчас это кажется чуть ли не фантастикой, но в чернобыльской зоне было военное положение. Знаю, многие ребята хотели побыстрее набрать «заветную» цифру. Но…
Определение накопленных доз проводилось без участия самих облученных. Бытовало мнение, что цифры нам занижают. Однажды офицер пригласил меня посмотреть, как происходит снятие показаний с дозиметров. И оказалось, что не имело значения, сколько ты сегодня схватил ренген. Записывали намного меньше, дескать, так положено…
Вернувшись в Тольятти, Вячеслав Васильевич пошел в больницу – отнести бумаги и сдать анализы. Надо ли говорить, что ничего приятного о своем здоровье он не услышал? А потом начались сильные головные боли, кашель и другие неприятности. Изменился состав крови, через некоторое время диагностировали астму и не только ее…

Радиоактивные яблоки

Как заместитель командира части, Олег Клементьев отвечал за ликвидацию зданий в промышленной зоне – возле третьего и четвертого энергоблоков. Солдаты копали рядом со зданием котлован. Само здание разбирали полностью, до фундамента, и закапывали в котловане. Грунт завозили из «чистой» зоны, проверяя его на радиацию.
Закопав объект, заливали это место латексом (белая жидкость типа клея, на резиновой основе). Латекс застывал корочкой, не давая раздувать радиоактивную пыль и разносить ее ветром.
Кроме разбора зданий, военнослужащие снимали загрязненный слой грунта и вывозили, обрабатывали обочины дорог. Незаметная обычно радиация ощущалась организмом: когда подъезжали к сильно зараженному месту, начинались мощные головные боли; уезжали оттуда – боли прекращались.
– Представляете, в висках начинало гудеть, как будто в машине. Уедешь подальше – легче становилось, – пояснил Олег Геннадьевич.
Еще там запрещалось курить, потому что при горении радиация увеличивается в 10 раз. У каждого ликвидатора был дозиметр наподобие шариковой ручки, который носили с собой. Дозу набирали быстро. Дозиметр, как только зашкалит, забирали и выдавали новый.
Если солдат набирал 10 рентген, его отправляли… на кухню или на другие работы внутри части.
– Солдаты в зоне работали до обеда, а офицеры находились там весь день…
В деревне, где стояла их часть, выдался очень богатый урожай яблок. Но прежде чем есть, их отдавали на проверку. Радиолог постоянно объяснял, что вредно есть кожуру и середину яблока, именно там собирается неравномерно радиация.
Еще радиолог запрещал делать зарядку. Приехав с ликвидации аварии, Олег Геннадьевич весил больше 100 килограммов. Нездоровая полнота постепенно сошла, но первые признаки подорванного здоровья сказались почти сразу: наш земляк стал подкашливать, чувствовать першение в горле. Ведь радиация в первую очередь влияет на щитовидную железу.
Потом снизился иммунитет, стали мучить сильные головные боли, появилась усталость. Повышенное внутричерепное давление дало осложнение на глаза. Клементьев в общей сложности перенес семь (!) операций.

Минутная работа

В 1987 году уроженец Харьковской области Василий Дыгало работал в РСУ ЖКО ВАЗа. Его неожиданно призвали на специальные армейские сборы. С тоцкого полигона, где проходило обучение, гражданских отправили в Чернобыль. Там с помощью специальных машин они отпаривали обнаруженные радиационные пятна. Технология была простой до примитивности: приходил дозиметрист, мелком обрисовывал проблемное место или показывал рукой, где оно находится. Затем в дело вступали мобилизованные, которые с помощью пусмейстеров паром отмывали объект.
Иногда приходилось ходить на разведку – делать соскобы. Зубилами отбивали зараженные кусочки, чтобы затем отправить в лабораторию на анализы.
На взорвавшемся четвертом блоке АЭС Василий Дыгало был 21 (!) раз. Брал лист свинца, прикрывал им голову и шел работать на уровнях, так называли там этажи. Протягивали шланг, и в команде из тридцати человек каждый работал по минуте. Процедура была отработана и повторялась сменщиком.
– Порой от ужаса, без преувеличения, волосы на голове поднимали пилотку, – вспоминает Василий Яковлевич.
Работы велись и на самом верхнем уровне, где почти всё было снесено. Входить в эту зону допускалось только два раза, хотя остальное время люди находились неподалеку. Стоит ли удивляться, что наш земляк перенес два инсульта, а между ними – инфаркт. Плюс язва желудка и другие болезни ликвидаторов…

Подготовил Игорь АСТРАХАНОВ