Сегодня у замечательного тольяттинского барда, поэта, актера Юрия Панюшкина юбилей. Автор многочисленных книг и дисков свой возраст, в отличие от столичной богемы, не скрывает – ему исполнилось 60 лет.
В преддверии юбилея у Юрия Михайловича прошло несколько творческих встреч. Предложение пообщаться в «Вольном городе» Панюшкин встретил весьма доброжелательно и привез с собой новые стихи. Это не случайно. Во-первых, мы знакомы с прошлого тысячелетия, поэтому принципиально на ты, во-вторых, Панюшкин в годы становления «Вольного города» вел у нас поэтическую рубрику. Кому-то она нравилась, кому-то не нравилась, и даже нашлись те, кто пытался поссорить автора с редакцией. Но наши отношения остались дружескими, а поэтическая рубрика потом трансформировалась и стала называться «Вольной лирой». В ней Юрий Панюшкин всегда желанный гость и не потому, что юбиляр, а потому, что талант.
-- Юрий Михайлович, расскажи о себе. Когда начал писать, о чем?
-- Вот так 2-го марта в Куйбышеве (ныне Самара) под знаком Рыб произошло событие, хоть и незначительное в планетарном масштабе, но вполне достойное пристального внимания моих родителей. Ибо, пропищав какую-то младенческую несуразицу, я тем самым возвестил им о моем появлении на свет божий. И началось…
Если есть выражение: «Не хватал звезд с неба», то это отчасти и про меня. Возможно, слегка нескромно, но хотя бы искренне. Посудите сами: когда мне было их хватать? После школы, едва кое-как сделав домашнее задание, надо(!) было бежать во двор, иначе местные пацаны тебя могут неправильно понять. Ведь в те времена, ох, как были не в почете зубрилы, очкарики и отличники. Зато уж за счастье считалось водить дружбу с дворовой шпаной и тем паче с бывшими зэками. Чего-чего, а уж этого «добра» всегда было и под боком, и в достатке. Но спасибо духу противоречия – во мне весь этот блат не прижился.
А одним из поворотных событий в моей биографии стала песня Юрия Визбора «Серега Санин». Это произошло в турлагере «Спутник» в 1965 году недалеко от того самого места, где потом через полтора десятка лет будет проходить  наш Грушинский фестиваль. В этой песне для меня прозвучало откровение, доселе мне неведомое: таежный аэродром, горный распадок, забытая Богом палатка, разбитый самолет…                   
И вот уже мальчишеская мечта незаметно и плавно перетекла во взрослые устремления. Нет, кроме шуток, если посчитать пройденный сухопутный и водный километраж, то получится не просто много, а даже еще больше.
-- Это сколько?
-- К примеру, то, что помню, с 1973 по 2011 это – реки Восточных Саян, Кавказа, Памира, Пермской тайги, Чукотки, Тувы, Бурятии, Урала, Аляски. Работа рулевым мотористом в Арктике на Северном морском пути и не менее почетный труд шахтера на Колыме. Моря, где путешествовал: Белое, Баренцево, Карское, Черное, Каспийское, Азовское, Балтийское, Охотское, озеро Байкал.  
-- А театр был потом? Или между морями?
-- Увлечение театром тоже вскользь не прошло. В 1981 году окончил Куйбышевский государственный институт культуры и до недавнего времени работал актером в тольяттинском театре кукол. Свою первую песню написал в пятнадцать лет, и вот с тех пор у меня  это  благополучно не проходит. А в течение пяти лет в основном пишу песни для радиопередачи «Почитай-ка в Тольятти». Ну, и конечно, не забываю о взрослых. Выпускаю книги и диски со стихами и песнями для возрастов «от» и «до». Занесен в «Историко-культурную энциклопедию Самарского края» (Самара, 1995), «Антологию бардовской песни. 100 бардов. 600 песен» (Москва, 2008), «Это надо сберечь. Произведения самарских композиторов для голоса и вокального ансамбля. Выпуск 2» (Самара, 2007), сборник «Поэзия XX века» (хрестоматийный материал для учащихся 11 классов (Самара, 1996); награжден почетным знаком Ротари-клуба «За взаимопонимание и мир», дипломом «За активную жизненную позицию и верность идеалам служения обществу». Думаю, достаточно. Какой смысл все перечислять?
Но, если уж откровенно, то львиная доля моих заслуг состоялась благодаря тем людям, которых помню и люблю.
Не щади ты меня, молва.
В этом мире, таком занятном,
Я учусь подбирать слова,
Чтобы быть большинству понятным.

Снова нянчу свои грехи,
Подрастают они, и вот уж
Переделанные стихи
Бьют во сне по щекам наотмашь.

Но в порыве полночных тем
Понимаю с глаголом внятным,
Что, конечно, живу за тем,
Чтобы быть большинству понятным.
-- Как ты пишешь? Слова на зуб пробуешь?
-- Побаиваюсь, а вдруг проявится на листе газетном либо книжном моя гениально зарифмованная вспыльчивость к тому, что далекое – люблю, а в близком – сомневаюсь.
Там грешных душ святые выси
Безбожной верой горячи,
И скачет тьма полночной рысью
На тонком пламени свечи.
Там до сих пор не разлюбили –
Те, кто любил.
Да что я вам, ведь вы там были.
И я там был.
-- Лихо закрутил! Поясни.
-- Да чего уж проще-то… Это – детство, как начало памятных достоинств. Ты ведь и сам, поди, не забыл еще: самокаты на подшипниках и трехкопеечную кильку под горбушку черного? Эх, и сочинил же я тогда песню!
-- С этого места поподробнее, пожалуйста.
-- Лет двенадцать-тринадцать было… Семиструнку осваивал под присмотром самарской шпаны, вот и получилось мое первое гитарно-вокально-сольное произведение, под которое плакали взрослые пацаны:
-- Зачем, зачем на свет я уродился? Зачем судьба навек меня связала с гитарою, которою гордился, ах, мамка, если б ты все это знала!
И в том же 1965 году состоялось рождение меня «другого» после того, как я услышал песню Юрия Визбора «Серега Санин».
-- А как насчет не сотвори себе кумира?
-- Было и не раз, пока не стал слышать, а точнее, воспринимать мои собственные творения в пределах разумной логики.
-- Ну, сказал!
-- Да ты послушай! С чего началось и чем не кончается? Детство, Сережа, не кончается детством… Мы оттуда вышли – туда и возвращаемся. Дети, как поэзия, изначально наивны. Или наоборот. Это как незащищенность солнечной строфы от нашествия тучеподобных критиков. А уж когда слышишь свою песню в исполнении детского хора, то становишься не наивным и незащищенным, а с точностью наоборот, то есть: по-взрослому требуешь от себя  любить и защищать!
-- А про первое серьезное признание тебя как поэта или что-то в этом роде.
-- Опять же в школьном детстве в 1961 году. Меня водили по другим классам и школам, где я, пафосно задрав подбородок, декламировал свой опус про конголезца Патриса Лумумбу, замученного чомбовской ордой.
-- И все-таки, откуда что берется?
-- Вдохновенье в пустоте – нелепая бессмыслица, как решето без дыр. Потому что даже решетом кто-то пытается черпать воду. И зачем подсматривать, если можно просто посмотреть. Поэтому, как и прежде: тайга, реки, моря, города, страны и обязательно новые песни.
-- Юра, а сам-то, как считаешь: ты больше поэт или бард?
-- Уф-ф-ф! Умничаю дальше: в том смысле, что у кельтов с 18-го века бард – это странствующий певец-поэт. В советской литературе 20-го века бард американского империализма. И здесь, пользуясь случаем, поздравляю себя с днем рожденья стихами Маяковского:
О, бард! Сгитарьте тарарайра нам…
-- Ты большой оригинал! Спасибо, что пришел. Может, по рюмочке конька? За здоровье и творчество?
-- Давай, если по рюмочке.
-- С юбилеем, Юрий Михайлович! Новых тебе стихов и песен!

Поэта встречал
Сергей РУСОВ