Летописец Самарской Луки Юрий Рощевский сказал запавшую мне в память фразу:
- У города должен быть миф. Тогда рассказ о нем запомнится приезжим.
И еще он сказал, что трудно сделать хорошую экскурсию по Тольятти, потому что это «на удивление, неинтересный город». С чем мы, экзаменуемые, подготовившие свои первые экскурсии, горячо не согласились.
Впрочем, миф - не обязательно недостоверный рассказ. В словаре это лишь второе толкование. Первое - «древнее народное сказание о герое». Уж насколько древний город, настолько древнее сказание. И я нашла достоверный миф для своей экскурсии «Немного Италии на русской земле».

                                За створками души
«Все женщины в душе космополитки». Это я переиначила строчку из Евтушенко. Невозможно найти статистику, сколько тольяттинских женщин уехало в начале семидесятых в Италию. Что ими руководило — любовь (или особая ее разновидность - экзогамия, тяга к иноплеменцам) или стремление вырваться в другую жизнь, более комфортную, из серого, занавешенного железным занавесом совка? Разбираться даже не стоит, видимо, сколько людей, столько и  причин. Да и писали о таких женщинах немало.
Об итальянце, который горячо любимую до последнего дня родину променял на холодную и негостеприимную для него Россию, написано  на удивление мало. По большому счету, есть всего одна статья. Известный московский журналист Юрий Гейко прислал мне выходные данные, по которым пожелтевшую газету удалось найти, но... Признаюсь, я ожидала от нее большего -- разгадки великой жертвы, которая чудится мне во всей этой истории. Истории любви, которую мне так и не удалось услышать из уст Татьяны и Марчелло Альбертоне. Вдова и сын нашего героя мягко, но безапелляционно отказались от каких-либо встреч и комментариев. Вопрос о том, почему она не согласилась уехать в Италию, Татьяна Александровна считает неуместным на сегодняшний день.
А друзьям и коллегам, с которыми мне удалось побеседовать, Франко не рассказывал о сокровенном.
-  Он не был открытым человеком, что называется, душа нараспашку, - говорит его бывший секретарь Ирина Егоровна. -- Но все мы знали, что его жизнь стояла на трех китах: любовь к Италии, любовь к семье и любовь к работе.
Я смею предположить, что благодаря любви к работе, вопреки природной и передавшейся по наследству к сыну сдержанности, появилась та статья в «Комсомольской правде».
- Мы столичным журналистам никогда не платили, но   привлекали их такими вот заманчивыми темами, как романтическая история Альбертоне, - обмолвился один из опрашиваемых мною представителей вазовского менеджмента. Скольких мне пришлось обзвонить! Наконец, мне указали на Вадима Мокшанцева:
- Он больше расскажет, он лучше всех его знал!
Но и Вадим Иванович знает далеко не все:
-  Я его всегда внимательно слушал, но вопросов не задавал, в душу не лез.
- Мне коллеги  сказали, что он от интервью отказывался, потому что русский язык так и не выучил. Неужели это правда?!
- Нет, он хорошо знал русский язык, правда, говорил с акцентом и строил фразы своеобразно. Но если что-то рассказывал, то увлекательно, с юмором, сам смеялся. Например, запомнился его  рассказ о первых впечатлениях о России. Они прилетели зимой, Куйбышев не  принимал, и самолет приземлился в Казани.  Поселили в гостинице, где они долго не могли найти туалет и буфет. Конечно, в тот момент первое желание было - скорее обратно, в Италию! Но мне он рассказывал со смехом, что его особенно поразили отходы жизнедеятельности человека на потолке.
- Почему же он не уехал сразу?
- Видимо, условия его  работодателя - корпорации «ФИАТ» были жесткими. Там ведь не было такой демократии, что у нас была даже в советское время. На заводе «Мирафиори» в Турине он был начальником участка, проработал там более двадцати лет и за все время своего  начальника цеха раза два видел. Потому что к начальнику без причины не вызовут, если свою работу исполняешь как следует...

                                         Невозвращенец
Франко было 38 лет, в Италии у него уже был опыт неудавшейся семейной жизни.Отдавшись работе, он приехал в Россию, в холодную степь, где стоял завод, на котором следовало отладить выпуск лучшего на тот момент для России, да и Европы народного автомобиля. Весной чуть отогревшиеся итальянцы гуляли в парке рядом со своим временным жилищем — гостиницей «Волга». Какое оживление царило среди девушек, могу себе представить! Но Франко, как утверждают его друзья, вовсе не был ловеласом. Девушке Тане было всего двадцать лет. Однако о вздохах на скамейке и прогулках при луне отсылаю читать в «Комсомольской правде». Это было у многих, но в декабре 1974-го последние итальянцы уехали, некоторые с русскими женами. Мокшанцев говорит, что вначале по личным причинам в Тольятти осталось двое итальянцев, но второй вскоре не выдержал и уехал. Наверное,  это миф из разряда недостоверных. Даже мне, из тех, что «в душе космополитки», трудно представить такую силу любви, чтобы теплую сытную родину променять на холодную голодную чужбину. Наверное, Альбертоне один такой.
- Он хотел остаться, но хотел сделать это законно, - рассказывает Мокшанцев, - заранее  стал писать письма в КГБ и  прочие инстанции. Ответа не было, но когда все уехали,  он остался, а потом пришел к Каданникову, рассказал все как было, и его дела были как-то утрясены...
 Известно, что Альбертоне обращался к Подгорному. Вот текст телеграммы, написанной в порыве отчаяния: «Москва, Кремль, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Подгорному. Ваша страна — несвободная страна, потому что человек не может жить в ней по своему желанию. Франко Альбертоне». Не думаю, что этот текст  разбудил чувства партийного функционера. Но какие-то механизмы судьбы сработали. И все обошлось! Отдельное большое спасибо Владимиру Каданникову. Альбертоне - великолепный специалист, он и после выхода на  пенсию был востребован на заводе. Но ведь у нас в стране никогда не было незаменимых.

                                   Чужбина ты, чужбина
Проживя в России почти всю вторую половину жизни, Альбертоне не стал русским. Он выписывал из Италии газеты и вино, которое не  пил -- смаковал. Не имел привычки, нашим, кстати, особенно свойственной, лезть в чужой монастырь со своим уставом.
- Он никогда явно не критиковал советский строй, - говорит Вадим Мокшанцев, - но и не скрывал, что он его не устраивает. Критично воспринимал, как русские относятся к своей работе. Нет, он воздерживался от такого резкого определения, как халтурщики, он говорил, что мы «недостаточно  организованные люди».
- А у меня, например, по итальянским фильмам сложилось впечатление, что наши народы чуть ли не братские - одинаково темпераментные, открытые и не слишком организованные.
- Он был сам по себе человек особенный. В части организации требовательный к себе и другим. На завод   приходил очень рано, и не дай бог, если в семь часов хоть один  пресс не работал: такой скандал мог учинить, дойти до Каданникова - тот был тогда директором прессового  производства.
- А каким он был  вне рабочей обстановки?
- Вне рабочей обстановки мы редко встречались. На юбилеях и на первомайских демонстрациях, которые он, кстати, любил. На них ведь что было главное? Дух единения!
- Со своими он отмечал какие-нибудь праздники?
- Они праздновали Рождество. Итальянцы вообще очень набожны, Франко был католиком, ходил в храм, который открыли в Автозаводском районе, и хоронили его с католическим священником.

                               Человек может без корней
В квартире семьи Альбертоне, по рассказам Мокшанцева, все  напоминало  об Италии. Из поездок на родину он привозил виды Турина и очень обрадовался видеофильму, который Вадим Иванович привез из своей командировки. Готовил пиццу и макароны, никогда не пил крепких напитков и, главное, что убеждает меня в исключительной судьбе Альбертоне - на дух не  переносил соленых огурцов. Вы только подумайте, три с половиной десятилетия прожить в России и не любить соленых огурцов!
- Он как растение, которое пересадили в чужую почву, а оно так и не пустило в нее корней, - такой образ нашла Ирина Егоровна, а я удивилась:
- Растение не может жить без корней!
А человек, оказывается, может. Сына Альбертоне назвали Марчелло, отец им очень гордился  и стремился, чтобы тот рос итальянцем, учил с ним язык. Кстати, мне  рассказывали о парне, у которого тоже отец итальянец - из тех «семидесятников». На мой вопрос, что в нем итальянского, собеседники лишь пожимали плечами - в жизни не догадаешься! А как труднее жить итальянцу в России? И какова глубина корней Марчелло Альбертоне? Его дочка - внучка единственного похороненного в тольяттинской земле итальянца, носит имя Мариэлла. И ту же фамилию. Вот и пошел по нашей русской земле итальянский род! Вот и родился миф из борьбы между двумя сильнейшими человеческими чувствами: любовью к родине и любовью к женщине. Говорить об этой любви ни он не хотел, ни она сейчас не хочет. Все правильно, вспомните Шекспира: «Торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ».
- А какая же тут великая жертва? - спросите вы.  А я думаю, что прожить на любимой родине с нелюбимым человеком - хоть и жертва, но небольшая и вообще для многих не жертва. А прожить с любимым человеком на нелюбимой чужбине - это и есть великая жертва. 
                                                                                                  
Надежда БИКУЛОВА