Мало кто знает, что раньше между Федоровкой и Шлюзовым были две колонии. Сейчас – одна, но могло не быть и ее. И все из-за бунта, который подняли осужденные. Хорошо еще, что его не признали политически мотивированным, в то время с «врагами» государства особо не церемонились. В свое время я беседовал с двумя участниками тех событий: бывшим начальником колонии и бывшим уголовником. Естественно, не одновременно. И каждого спросил, помнит ли он такого-то. Бывший начальник пожал плечами, дескать, всех не упомнишь. Зато второй собеседник ответил, что Петрова помнит, но отказался давать ему какие-либо характеристики.

На юбилей Ленина (Из рассказа Николая Петрова)

– В семидесятом году на месте нынешней федоровской колонии было две зоны: седьмая со строгим режимом и шестнадцатая – с усиленным. Седьмую возглавлял я, шестнадцатую – майор Гуреев.
21 апреля, в самый канун ленинского юбилея, поздно вечером мне позвонил домой дежурный по колонии Кузнецов. Сергей Иванович доложил, что зэки шестнадцатой бросают в седьмую бутылки и камни, кричат, что воры в седьмой cсучились, что их надо как следует проучить. Зэки седьмой оскорблений терпеть не стали – раскрыли пожарные стволы и принялись поливать водой смутьянов. Между заборами колоний был небольшой коридор, поэтому и камни, и вода достигали цели.
Утром я позвонил в областное управление и сообщил, что случившееся – лишь пролог будущих беспорядков. Имеющаяся у меня оперативная информация полностью это подтверждала.
Через два дня из Куйбышева приехали первый заместитель начальника управления полковник Трусов и начальник политотдела Моисеенко. Нас собрали в клубе шестнадцатой колонии. Разбирали этот случай. Администрация шестнадцатой категорически заявила:
– Ситуация надуманная. Подполковник Петров просто сгущает краски.
Трусов дал команду проверить через агентуру мои данные и доложить ему.
Гуреев ничего не сделал. Я его всегда считал слабым руководителем, не умеющим правильно оценивать происходящее. Из всей администрации шестнадцатой колонии только начальник оперчасти Фоменков пытался доказать, что Гуреев не прав и что уголовный элемент группируется для чего-то серьезного.

Мы ждали амнистию (Из рассказа Александра Беркутова)

– Сел я по глупости. Убил в драке парня. На танцплощадках и раньше дрались, и сейчас дерутся. Просто мне не повезло.
Как местного, меня посадили в седьмую зону. Была она тогда не красная и не черная, в смотрящих за зоной ходил Слепой. Большим авторитетом Слепой не пользовался, потому что в отрядах были свои сильные костяки.
Работать мне было не западло, поэтому «кумовья» пытались поначалу сагитировать в активисты. Дескать, молодой, а было мне тогда девятнадцать лет, быстрей выйдешь на свободу. Я отказался. Просто видел, какая сволочь ходила в активистах.
Один такой шустрый пытался меня воспитывать. Я молчал-молчал, а потом врезал:
– Я случайно, в драке, убил человека. Мог и он меня. Так вышло. А ты, гад, свою беременную жену зарезал. И после этого жизни учишь. Посмотри, твои активисты продукты у зэков отнимают, в пожарные записались, чтобы в цехах не работать. Уйди…
С тех пор меня записали в «отрицаловку». К блатным я не лез, но и активистам спуску не давал.
Кормили нас плохо, ниже среднего. Но дело не в еде. Мы ждали амнистию к 100-летию Ленина. А ее не объявили. Всё и началось... Кстати, есть две версии повода для бунта. Я расскажу неофициальную.
Вечером в шестнадцатой зоне зэки играли в футбол. Мяч залетел во вторую запретку. Я не думаю, что его закинули туда специально. Один парень полез за мячом, а солдат с вышки открыл огонь на поражение. Без всякого предупреждения. Он ранил парня в бедро. Через пятнадцать минут эту вышку забросали бутылками с бензином.

Надо вводить войска (Из рассказа Николая Петрова)

– Двадцать первого мая с работы я вернулся поздно. Только помыл руки, хотел поужинать – звонок. Дежурный кричит в трубку:
– У нас беспорядки! Зэки бросают бутылки с зажигательной смесью и лезут на забор. Солдаты предупредительных мер не принимают…
Я бросил ужин и на попутке поехал в колонию. Когда добрался, всюду были костры. Чуть позже появился Шевченко из областного управления. Он инспектировал в Тольятти батальон милиции, поэтому и оказался в центре событий. Одет Шевченко был немного странно: форма полковника, а фуражка – генерала. Позже я узнал, что в те дни ему присвоили генеральское звание. Вот он щеголял, ожидая, пока портной сошьет соответствующую форму.
Оценив обстановку, я стал настаивать, чтобы в зону ввели войска. Шевченко, как старший по званию, решил ответственность на себя не брать и подождать приезда начальника областного УВД.
А с майором Гуреевым  вышел конфуз. Когда он узнал о случившемся, то приехал на место и решил со своими заместителями пойти в зону. Хотел зэков таким образом успокоить. Когда они зашли в зону, к ним подлетели воры:
– Уходите, начальники, хуже будет!
Гуреев пытался что-то возразить, тогда один из зэков надел ему на голову ведро с отходами. После этого майор больше не испытывал судьбу и по запретке вышел из колонии.

Всеми верховодил Мишка Маз (Из рассказа Александра Беркутова)

– Был у меня тогда товарищ – Петро. Я его под свое покровительство взял, чтобы «козлы» или блатные не лезли. Моих кулаков эта братва побаивалась, поэтому и Петра не трогали.
Помню, сели мы с Петро играть в нарды. Я как чувствовал тогда.
– Давай, – говорю, – сыграем. Не хочу быть тебе должен. А то погонят нас по этапу, чует сердце.
Только сказал, братва к окнам кинулась – пожар смотреть. Я тоже глянул – штаб горит. Тут с кодлой влетает Мишка Маз и давай месить одного парня. Я впрягся, потому что не за дело били. Уговорил.
Тогда Маз мне предложил вместе с ними пойти разбомбить магазин. Я отказался. И Петру сказал, чтоб из отряда носа не казал. Не наше это было дело. Не наше.
А вокруг творилось черт знает что. Школа загорелась, ларек разбомбили. Вижу, катит один бочку маргарина, а другой за ним бежит и просит маслица. Тот, первый, останавливается и кричит:
– Куда тебе насыпать?
Потом срывает крышку, хватает ком маргарина и бросает просящему в лицо:
– На, жри…
В ШИЗО (штрафной изолятор, – прим. авт.) зэки поймали надзирателя и били до тех пор, пока он не умер. Досталось и активистам. То же самое творилось на шестнадцатой зоне. Но там Амбал (у него была еще одна кличка – Тайга) молодец, не дал в обиду женщин-медиков.
У нас, на седьмой, женщин, к счастью, в тот вечер не оказалось. Врачи ушли, а учителя не успели зайти. А на шестнадцатой была областная больничка. Кто говорит, что Амбал построил всех женщин и вывел из горящей зоны. Кто утверждает, что он велел медикам закрыться и сидеть тихо. Как бы там ни было, но женщин не тронули.

Тревожная ночь (Из рассказа Николая Петрова)

– Областное начальство приехало в полночь, но конкретного плана по ликвидации беспорядков у него не было. Решили укрепить периметр зоны, чтобы не дать зэкам выйти на свободу. На вышках засели офицеры с пулеметами. Потом стали прибывать солдаты с автоматами. Ближе к рассвету из Куйбышева приехали бронетранспортеры.
До прихода бронетехники зэки попытались прорваться – пустили на забор бульдозер. Но у них ничего не получилось. Кроме того, все время работало радио, где постоянно объявляли, что при нападении солдаты сразу откроют огонь.
Потом мы открыли ворота колоний, чтобы осужденные выходили и строились. Многие, спасаясь от огня, побоев, так и поступали. К утру всё стихло. Мы взяли солдат, собак и вошли на территорию зоны, чтобы фильтровать зэков.

Всем выходить без вещей (Из рассказа Александра Беркутова)

– Нам стали кричать по мегафону: «Выходить без вещей в промзону!»
Стало ясно, что нас разгонят, и сюда больше не вернемся. Мы с Петро взяли самые необходимые вещи и вышли.
Зэков комплектовали пятерками и под охраной выводили на опушку. Бежать никто не пытался, потому что на каждую пятерку приходилось по два автоматчика и собака. Передвигаться заставляли на полусогнутых. Утром зачинщиков бунта погрузили в автозаки и увезли в сызранскую тюрьму. Нас заставили лечь на землю. Лежали мы очень долго. Помню, как сильно хотелось есть, как долго кружил над нами вертолет. Говорят, в нем сидел сам генеральный прокурор.

Была еще одна попытка (Из рассказа Николая Петрова)

– Утром, как мы закончили фильтрацию, стали видны «результаты» этих беспорядков. В двух колониях зэки спалили почти все здания. Убитые были только в седьмой зоне: один – контролер ШИЗО, второй – осужденный. Много попадалось избитых. Общий ущерб по тем деньгам составил два миллиона рублей.
Днем к нам на вертолете прилетели второй секретарь обкома, начальник КГБ области, начальник ОВД и комдив. Сотрудникам колонии было и без них тошно, но куда деваться – начальство.
Примерно половину зэков мы отправили этапом в Сибирь. На месте осталось 1300 человек. А двадцать пятого мая чуть не вспыхнули новые беспорядки. Молодые осужденные, прибывшие незадолго до этих событий из детской колонии, напились и давай качать права со старшими ворами. Хотели власть свою установить.
Новых беспорядков мы не допустили. Всем смутьянам – на головы фуфайки и в автозаки. Потом увезли в Сызрань, откуда этапами разбросали по дальним лагерям.

Вместо приговора

Приехавшая из Москвы солидная комиссия два с лишним месяца разбиралась в случившемся. Потом сорок зэков судили в сызранской тюрьме. Двоих – Маза и еще одного зачинщика – приговорили к расстрелу, остальным дали большие сроки.
Майора Гуреева от уголовной ответственности спасли болезнь и прошлые заслуги. А в прошлом он был работником госбезопасности и участником войны. Бывший начальник шестнадцатой колонии отделался увольнением на пенсию.
Полетели шапки с областного начальства. Сняли с работы начальников УВД, управления ИТК, первого зама – Трусова и начальника политотдела Моисеенко. Николаю Петрову объявили выговор с занесением в учетную карточку. По тем, партийным, временам наказание достаточно серьезное.
После принятых мер доложили в Москву. Вопрос о судьбе колонии решался на самом верху. Рассказывают, что Косыгин внимательно выслушал доклад и бросил одно-единственное слово:
– Вспахать.
Это означало, что в Федоровке колоний не должно было быть. Так бы и поступили, если бы не пятилетние договоры. Дело в том, что шестнадцатая колония выпускала склады цемента для восемнадцати стран. И договоры были только что заключены. С учетом этих международных нюансов Косыгин вскоре изменил свое решение. Но на месте двух сгоревших колоний отстроилась только шестнадцатая. 24 августа ее начальником был назначен подполковник Николай Петров.
Александру Беркутову вместе с группой зэков выдали по пайку: селедка, две стограммовые банки гороха и полторы буханки хлеба. Погрузили в вагоны и везли трое суток. Доставили в кемеровский лагерь, где новичков встретили плохо – зона была красной.
Отсидев за убийство, Александр Викторович затем еще два раза «коптил небо». Потом решил завязать и завязал.
В Тольятти приезжал летом. Проведал мать, бывшую семью, прошелся по местам своей молодости. И очень переживал, что не узнал сразу дочерей, которых не видел столько лет. Кстати, только из-за них он попросил изменить его фамилию, если буду писать газетный материал. 

Сергей РУСОВ