-- Живу как на пороховой бочке, -- признался, позвонив в редакцию, 83-летний Иван Бедных. -- Родная дочь хочет выселить меня из дома. Я ведь и не против, чтобы дом после моей смерти близким достался, но Люба хочет сейчас часть его у меня отсудить. Сил никаких нет терпеть скандалы и унижения, которым она меня подвергает.
    Иван Савельевич овдовел в 2001 году. Сейчас он обитает в частном доме из трех небольших комнаток с флигелем, где жил с супругой. Все это хозяйство и стало предметом раздора с родственниками.
-- Люба, моя единственная дочь, относится ко мне, как к врагу, -- рассказывает старик. -- Она хочет диктовать, как мне жить и с кем... Хотя у самой есть трехкомнатная квартира московской планировки, то есть проживает она отдельно. Но стоило мне привести в дом женщину, с которой я нашел взаимопонимание и которая помогает мне по хозяйству, как пришла дочь, осыпала мою сожительницу бранью и выгнала ее. Вот и внучка младшая, Татьяна, встала на сторону матери, требуя, чтобы я поделил дом. Я ветеран труда, пенсия у меня неплохая. Но моим близким кажется, что этого слишком много, и я обязан им постоянно помогать. Старшая внучка Людмила, правда, ничего от меня не требует. Она человек тихий, неконфликтный.   До недавнего времени жила у меня во флигеле. Раньше я этот флигель квартирантам сдавал, деньги шли родственникам.   Всегда старался по возможности помогать близким. Да, собственно, и раньше, когда жена была жива, мы давали дочке деньги на оплату коммунальных услуг…
      В самый разгар нашей беседы в комнату влетела молодая женщина с искаженным от гнева лицом.
-- Это внучка моя, Татьяна, -- пояснил Иван Савельевич.
-- Кто вы такие?! – закричала она, увидев в комнате посторонних. -- Убирайтесь отсюда вон!
      Узнав, что Иван Савельевич решил обратиться в газету в надежде найти защиту от родственников, Татьяна стала стыдить деда.
     В каких только смертных грехах она не обвиняла старика. По ее мнению, права на личную жизнь в столь преклонном возрасте Иван Савельевич уже не имеет, и все, к чему ему следует стремиться, -- это помощь дочери и внучкам.
-- Ты зарегистрировал в доме свою сожительницу! -- кричала Татьяна. -- Она втерлась к тебе в доверие. Ты должен выгнать ее, и тогда мы будем ухаживать за тобой.
-- Да с вами не дай Бог вместе жить! -- слабо отбивался Иван Савельевич. -- Вы же меня с матерью со света сживете. Вы ведь, помнится, как-то, не разобравшись, выгнали даже соцработницу, которая приносила мне продукты и лекарства.
-- А вспомни, как мы тебе помогали! -- выкрикивала, пылая праведным гневом, Татьяна. -- Помнишь, как мама тебе белье стирала, абрикосы покупала?! По закону она имеет право на половину дома!
     Похоже, в уме молодой женщины работал некий калькулятор, благодаря которому она подсчитывала все добрые дела, какие когда-либо были совершены для деда, все покупки, на которые некогда потратилась.
-- Не надо мне от вас ничего, -- обиженно махнул рукой Иван Савельевич. -- Лучше оставьте меня в покое.
Тут в дом ворвалась женщина средних лет. Как выяснилось, та самая единственная дочь Ивана Савельевича -- Любовь.
-- Ты пригрел змею на шее! -- истерически закричала она. (Далее последовал отборный мат, адресованный сожительнице   Ивана Савельевича, которая, по иронии судьбы, является тезкой его внучки). -- Она беженка из Таджикистана, понятно, что ей надо где-то жить. Вот и находит таких простаков, как ты!
Вновь острой критике подвергся моральный облик старика, проявляющего, по мнению Любови, неподобающе большой в его возрасте интерес к противоположному полу.
-- Разве мы тебя бьем? -- вопрошала дочь. -- Ты благодаря кому жив до сих пор? Только благодаря мне! Я у тебя и в огороде работала! А сколько раз нижнее белье тебе покупала!
      Жутко было наблюдать со стороны за столь своеобразным проявлением родственных чувств. Исходя из логики Любови, старику следовало благодарить родственников уже за то, что они его не бьют. А уж за то, что он жив и относительно здоров, и вовсе следовало бы ощущать чувство вины…
Хотя представить себе, что подобные сцены прибавляют здоровья и продлевают дни пожилого человека, было, по меньшей мере, странно.
-- Все! Подаем на суд, можешь даже туда не являться, возьмем свою долю, -- Любовь потрясла перед носом отца ксерокопией завещания, якобы составленного женой Ивана Савельевича еще в 1992 году.
     С этим документом, правда, есть некоторые неясности. Почему, к примеру, Любовь не вступила в права наследования сразу после смерти матери? И отчего ей так не хочется, чтобы отец присутствовал на суде, где будет решаться его судьба?
-- Ни о каком завещании жена мне никогда не говорила, -- сказал на прощание Иван Савельевич. -- Я собственник дома, и о том, что у Любы появился такой документ, узнал только сейчас. Что ж, если вдруг на суде выяснится, что она имеет какое-то право на часть дома, мне останется только смириться. Хочется, чтобы этот кошмар остался позади, и я прожил остаток своих лет спокойно, так, как считаю нужным. 

Марина КРУГЛОВА